Суета сует - Борис Курланд
– А вы откуда знаете?
– Я слышал, как вы с ним ругались.
– Я с ним ругаюсь каждый день, они все здесь умные за наш счет, при виде русских женщин у аборигенов напрочь пропадает способность мыслить. Болтают без конца, расхваливают себя, размахивают хвостами, словно псы, завидевшие белое мясо. Как говорят наши девочки: запор в голове – понос во рту.
– А во сколько вы кончаете работу?
– Не кончаете, а заканчиваете.
Уже через несколько дней они поехали в Эйлат, оттуда, проехав Табу на попутных машинах, в основном военных, долго тащились по разбитой, виляющей дороге вдоль моря, вглубь Синайской пустыни, пока не добрались до Нуэбы, населенного пункта из разбросанных бунгало, через соломенные стены которых струился горячий воздух пустыни. Светка перебросилась короткими фразами с высушенным, как ветка одинокого кустарника, бедуином, который неизвестно откуда притащил глиняный сосуд с холодной сладковатой жидкостью.
– Пальмовый сироп, но сильно разбавленный, как газировка в Союзе. – Светка, запрокинув голову, посмотрела на пролетающую чайку. – Нет красивее мест, чем берега Красного моря, песок чистый, прозрачная вода. А какой подводный мир: коралловые рифы, рыбы всех цветов – словами не описать.
Солнце медленно укатывало за горы на иорданском, а может, саудовском берегу, но воздух оставался таким же горячим, как пары в сауне, расплавляя легкие.
– Конец мира, – громко провозгласила Светка, – мы с тобой Адам и Ева.
Не стесняясь, девушка разделась догола и пошла к воде, сливаясь с рассеянными лучами света. Они проболтались четыре дня по Синайскому полуострову, два дня провели в Дахабе, где отравились неизвестно чем, каждые пять минут бегали изрыгать остатки пищеварительной системы то в одиночку, то вместе за невысокую дюну, пугая шныряющих ящериц и маленьких змей громкими криками. Изможденные решили вернуться домой. В Беэр-Шеву прибыли под вечер, с трудом поднялись на третий этаж к Светке и завалились спать.
Исаак с удивлением посмотрел на Анатолия. За неделю отсутствия парень похудел и цветом кожи стал похож на бедуина.
– У меня для тебя хорошие новости, – сообщил он, – по рекомендации, а вернее, по протекции Игаля Гринберга, имеется возможность устроиться на секретный объект рядом с Димоной.
Игаль Гринберг, бывший офицер израильской армии, раненный в Шестидневную войну на Голанских высотах, возглавлял местное отделение рабочей партии. Должность он получил благодаря знакомству с Игалем Алоном, под командованием которого воевал в рядах Пальмаха на исходе Войны за независимость. На стене кабинета Гринберга висела совместная фотография двух Игалей – улыбающегося, в рубашке с раскрытым воротом поверх пиджака, министра торговли и напряженно глядящего в объектив, обалдевшего от гордости в значительный момент своей жизни, моложавого члена партии.
– Что означает секретный?
– Попасть туда на работу можно только после проверки Шабака.
– Военный завод?
– Точно не знаю.
За две недели до этого разговора Анатолия снова вызывали на встречу с представителем секретной службы. Беседовали с ним уже двое – знакомый по предыдущей встрече и пожилой мужчина в неподходящем для теплой погоды свитере, он также не нашел нужным представиться. Вопросы задавались примерно такие же, как в прошлый раз, но с небольшими изменениями. Время от времени мужчины перебрасывались короткими фразами, после чего ему вновь задавали уже пройденные вопросы.
Кира представила Анатолию новых соседей. Маленькая, довольно молодая, черноволосая женщина, чем-то напоминавшая цыганку, и мужчина болезненного вида, вяло кивнувший головой.
– Познакомься, Гали и Миша из Молдавии, переехали напротив несколько дней назад. Поселили их в пустую квартиру, словно на необитаемый остров, – возмутилась Кира, – хоть бы матрас приготовили. Людям пришлось ночевать на голом полу.
– Спасибо Кире, если бы не она… – начала Галина, но Кира не дала ей договорить:
– Оставь ерунду говорить, мы должны помогать друг другу, от них нечего ожидать. Позвали сюда людей, обещали хлеб, молоко и мед, а что вместо этого: пустыня, деревьев совсем нет, грязь везде неимоверная. Не то что в Москве.
Роза оторвалась от толстого учебника:
– Что ты так разбушевалась, это ведь ты подбила, а вернее, заставила нас уехать. Жили бы мы сейчас в Москве, в своей квартире, там и кондиционер не нужен.
Алон подал голосок, но никто не обратил на него внимания.
– Конечно, там ты жила как королева, кроме книжек, ничего знать не знала, так и здесь. Вот уеду к своему мошавнику, посмотрим, как ты справишься одна.
Кира повернулась в Анатолию:
– Твоя аптекарша в больничной кассе работает, скажи ей, пусть поможет соседке на работу устроиться. Галя у нас дипломированная медсестра с опытом, работала в городской больнице в Тирасполе.
Анатолий удивился, откуда теща так быстро узнала про Свету, но среди русской общины секреты распространялись со скоростью вспышки бикфордова шнура.
Беэр-Шева. 1975 год
Галя и Браха Азулай
Галя начала работать в поликлинике общей больничной кассы.
Главная медсестра поликлиники Браха Азулай вначале приняла новенькую не очень приветливо. Ее муж Жаки эмигрировал в Израиль из Алжира, когда ему исполнилось шесть лет. Парикмахер питал неудержимую слабость к всегда аккуратно одетым, причесанным, с накрашенными в любое время дня губами светловолосым женщинам. Через окно своей парикмахерской Жаки, как охотничий пес, выглядывал пробегающих по своим делам новоприбывших красавиц. Высмотрев интересую девушку, Жаки выскакивал из парикмахерской как был, с ножницами или с покрытой пеной бритвой в руках, и начинал знакомиться. Для таких случаев он выучил с десяток слов и несколько фраз на русском языке. «Добрый день, красавица, как дела?» – так начинал обращение стандартной фразой смуглый, со смолистыми, похожими на бараньи завитушками волосами местный донжуан. Жаки гордился сходством со знаменитым земляком певцом Энрико Масиасом, пухлые губы и масляные, слегка выпуклые глаза которого сводили с ума поклонниц. Обрадованные глубоким знанием русского языка и охмуренные комплиментами, женщины охотно откликались на предложение знойного аборигена помочь в чем угодно, если потребуется.
Жаки владел самым длинным и широким автомобилем в городе. «Крайслер» зеленого цвета, как тропический остров в пустыне Негев, проносился по главной улице города в сторону бедуинских шатров, расположенных на обочине грунтовой дороги, оставляя за собой шлейф завихрений пыли. Прохожие с трудом успевали заметить очередную пассию рядом с водителем. Город кончался быстро, уже через пару километров за последней чередой приземистых домов начиналось буйство природы: цепочки холмов, покрытых девственной травой, приземистые деревья, сбитые в небольшие рощицы, стада овец, бредущих сами по себе.
Жаки не надо было снимать номер в гостинице или расстилать матрац на земле. Широкое заднее сиденье служило прекрасным средством для укрепления отношений между старой и новой эмиграцией. Девушки оставались с Жаки в хороших отношениях и после того, как устраивали свою личную жизнь. На той или иной свадьбе, бармицве или бритмиле в толпе гостей мелькал смуглый брадобрей с аппетитом поедающий холодец, пельмени и прочие русские деликатесы, не забывая поднимать стакан водки под крики «лехаим» и «горько».
Галино внедрение в израильское общество произошло быстро. Каждый вечер после работы она усаживалась за учебники иврита, записалась на вечерний курс для продвинутых, внимательно смотрела местные передачи, услышав незнакомое слово, лезла в словарь, не найдя перевод, выясняла значение у Брахи, не стеснялась спрашивать пациентов во время процедур. С первой зарплаты подписалась на газету «Ла-матхил», где печатались тексты на упрощенном иврите.
Миша целые дни проводил в постели, он окончательно впал в депрессию. Его добило известие о смерти отца. Из Тирасполя пришло коротенькое полуофициальное письмо, написанное от руки. Незнакомый управляющий жилотделом, неразборчивая подпись которого пересекала фиолетовую печать, сообщил прискорбную весть.
Целыми днями он рассматривал письмо, пытаясь выудить из него дополнительные сведения, искал скрытые значения в скупом сообщении. Почему молдаванка ничего не написала сама, ведь он оставил деньги для ухода за родителями? Михаил тщетно пытался дозвониться к соседям в Тирасполь, каждый раз телефонистки сообщали: «линия неисправна». В местном отделение Сохнута ему посоветовали обратиться в голландское посольство.
– Галя, я хочу вернуться обратно в Тирасполь. Узнать, что с мамой. Я не могу есть и спать, у меня руки
